Форум » Замечательные люди в Стрельне » Александр Блок в Стрельне » Ответить
Александр Блок в Стрельне
Denis: Олег Вареник «Заколдованная страна», или Морская Стрельна Александра Блока Стрельна, август 1999 Александр Блок родился в доме, который своим фасадом выходил на набережную Невы (ректорский дом Петербургского университета). Отсюда он с раннего детства наблюдал за проходящими кораблями, которые любил рисовать и тогда, и в зрелые годы. Примечательно, что на маленького Бибу (так вслед за матерью в раннем детстве все его называли) производили впечатление только парусные суда, а рабочие буксиры и финляндские пароходы, бороздившие тогда Неву, не попадаются на его детских рисунках. У него был альбом, куда он наклеивал различные картинки, снимки. Больше всего там было парусных кораблей. Любовь к морю поддерживала и мама – на большинстве детских фотографий Саша одет в разнообразные морские костюмы. Пристрастие к морю и парусным судам сохранилось у Блока на всю жизнь. Любопытно, что Александр Александрович, будучи крестным отцом дочери своего "задушевного друга" Евгения Павловича Иванова, не только посоветовал назвать дочь "морским" именем – Марина, но и подарил двухлетней девочке чудесную игрушку – большой парусный корабль, который благодарные родители сохранили (сейчас он находится в Пушкинском доме). В голодном двадцатом году, случайному соседу по очереди, который принял Блока "за шкипера шведского судна", Александр Александрович признался, что в детстве и в юности мечтал о том, чтобы быть юнгой на пароходе "... я рад, что похож не на писателя и не на поэта, а на моряка". Блок прекрасно знал свой приморский город и его ближайшие окрестности. Страстный пеший путешественник, он в одиночку или, в крайнем случае, с близким человеком, умеющим не уставая быстро ходить, исходил город вдоль и поперек, в разную погоду и время суток. По воспоминанию спутника Блока, поэта Владимира Пяста: – "он природу любил больше искусства... не было уголка во всем Петербурге, который бы навсегда не запомнился ему, – и почти все они отразились в его стихах, которые Блок мысленно приурочивал всегда к какому-то месту". В разное время у Блока были свои излюбленные маршруты – все больше по окрестностям. В юности это Острова: Петровский, Крестовский, Елагин. Несколько позже – открыл для себя Шуваловский парк, Парголово, Озерки. Еще позже -северное побережье Финского залива в Лахте и Ольгино. Потом открыл для себя близкий Екатерингоф и поселки за Нарвской заставой. Но самым любимым, вдохновенным загородным местопребыванием у Блока была "заколдованная страна" – морская Стрельна, куда он совершал "чуть ли не ежедневные прогулки, летом и осенью" на протяжении трех последних, трудных лет своей жизни. Трагическое время 1917 – 1918 годов было одним из самых тяжелых для Петрограда и его жителей из-за политического накала страстей, разрухи и надвигающегося голода. Отсутствие и вздорожание продуктов заставили голодать большинство жителей города. Семья Блока не избегла общей участи. Ее положение стало критическим после упразднения Чрезвычайной следственной комиссии, где Блок работал. Ему приходилось или идти в солдаты, или поступать на гражданскую службу. После непродолжительных мытарств Александр Александрович Блок был избран председателем Репертуарной комиссии Театрального отдела, а потом ему пришлось взять на себя еще одну работу – в издательстве "Всемирная литература". Трудно назвать все должности, которые занимал Блок в годы сотрудничества с Советской властью, перечислить всю его разнообразную деятельность. В этот период Александр Блок пережил период надежд, увлечений и горьких разочарований. Со временем начало обнаруживаться расхождение во многих вопросах не только с Горьким и Гумилевым, но и с другими литераторами. Ему не удавалось воплотить свои взгляды, всюду встречал он противодействия. Работа в нескольких учреждениях начала сильно его тяготить. По свой натуре он считал, что нельзя совмещать свободное творчество со службой: "что-нибудь одно: или быть писателем, или служить" – часто говорил Блок. И потому его муза умолкала всякий раз, когда судьба заставляла его служить. Энтузиазм его погас. В марте 1919 года он добился отставки с поста председателя Репертуарной секции, а затем и вовсе отошел от Театрального отдела с чувством досады и разочарования. Летом 1918 года Александр Александрович подбадривал себя длинными загородными прогулками с купанием. По воспоминаниям его тетки, Марии Андреевны Бекетовой, иногда даже он уклонялся от многочисленных утомительных заседаний и "с шаловливым видом удирал, как школьник, в Шувалове или на Лахту". Весной 1919 года, освободившись от служебных забот, Блок открыл для себя морской берег Стрельны, куда несложно было добраться на поезде от Балтийского вокзала или от Нарвских ворот на ОРАНЭЛе (первой в России электрической железной дороге, впоследствии переделанной в городской трамвай). Сначала южный берег Финского залива не произвел на Блока положительного впечатления. В дневнике он оставил краткие, эмоциональные записи: "Довольно печальная прогулка по Екате-рингофу и прочим загаженным пустырям мертвого города". "Мерзость левого берега: путиловщина, Привал, Сергиевский монастырь, болотистое море, пустынная чайная, пустынный тупик трамвая". Потом, обнаружил восхитительное море, открывающееся с оконечности стрельнинской дамбы со всех сторон. Пустынный прибрежный Нижний парк с заросшими каналами напомнил ему детство,Шахматово. Впечатления меняются. В Стрельне Александр Александрович начинает испытывать "упоение природой", затем двойственность чувств – восторга от природы и сожаления от брошенных и разрушающихся дач, от вечно лежащего в руинах Большого Стрельнинского двореца: "И прелестно, и почти в слезах от того, что с дворцами и парками, и разное". Блок в приморской Стрельне все больше находит и открывает для себя чарующих мест, начинает приезжать только сюда "Стрельна – молитва моя природе". Но оказалось, что самые красивые места Стрельны: морской мол с пристанью и купальнями, прилегающий морской берег – были закрыты для посетителей. В период "красного террора", летом и осенью 1918 года здесь проводились ночные массовые расстрелы заложников приговоренных к смертной казни (за Володарского, потом за Урицкого, за покушение на Ленина...) С петровских времен на стрельнинскую пристань была проложена хорошая дорога, по которой по ночам привозили на "воронках" из города страшный груз. С пристани стрельнинского мола, уходящего на версту в море, не было слышно пистолетных выстрелов, и исполнителям было удобно бросать казненных в море. Для охраны места казни были использованы здания бывшего стрельнинского парусного клуба (на месте которого в настоящее время находится музей "Морская Стрельна"), спасательной станции, находившейся на самой оконечности мола и лесной биржи порта. Во время "красного террора", для устрашения, публиковались списки казненных заложников. Селения по дороге к месту казни из города в Стрельну были переименованы, в память о тех большевиках, из-за которых были произведены массовые расстрелы: древнее Лигово – в Урицк, монастырскую Сергиевскую слободу – в поселок Ленина, железнодорожную станцию Сергиево – в станцию Володарская, прилегающий к станции дачный поселок Александровская слобода – в Володарский поселок. Спустя год, осенью 1919 года, запрет на посещение взморья в Стрельне был снят. Помещение бывшего стрельнинского парусного клуба было передано детям по назначению – под Водноспортивную станцию Экскурсионного сектора Социального воспитания Петроградского отдела Народного образования. Возможно, этому способствовал А. Блок. Но в начале лета 1919 года Блоку пришлось приложить немало усилий и возобновить старые связи (подключить даже Любовь Дмитриевну) для получения пропуска на взморье Стрельны. По воспоминаниям М.А.Бекетовой "летом Ал. Ал. усиленно гулял, купался, облюбовал на этот раз русский берег Стрельны. Запрещения ездить в Стрельну удалось избежать...". Безлюдные, обширные парки Стрельны, с заросшими водоемами и высокими травами напоминали ему милую с детства "благоуханную глушь" Шахматова, где он со знаменитым дедом – профессором – ботаником "часами бродили по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки верст, заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для ботанических коллекций; при этом он называл растения и, определяя их, учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много ботанических названий...". Эта, привитая с детства страсть к природе, к дальним походам осталась у Блока на всю жизнь и помогала выжить в трудные годы. С наступлением теплого лета 1920 года Блек возобновил свои поездки, в так полюбившуюся ему Стрельну. По воспоминаниям его тетки Бекетовой "ему случалось с утра уходить в Стрельну после сытного завтрака, захватив с собой запас хлеба и шпика, и пропадать на весь день до вечера, скитаясь по разным зеленым трущобам и дебрям. Он купался, жарился на солнце и возвращался домой веселый, загорелый и бодрый". В разгар лета 1920 года одинокие прогулки в Стрельну скрасила Блоку начинающая поэтесса Евгения Книпович – "Черный агат", оставившая свои прекрасные воспоминания о Стрельне Блока. После ее весенней болезни Блок предложил поэтессе ездить в солнечную Стрельну, подышать чистым морским воздухом: "Я начала отказываться: "далеко", "не могу", "не умею" и т.д. Александр Александрович уже начал ездить туда, уже загорел, как индеец, похудел, повеселел... Наконец июльским утром я выбралась из дому, доехала до Нарвских ворот. У остановки галдела большая толпа с узлами, ведрами, ящиками; среди толпы выделялась знакомая фигура, из-под низко надвинутой жокейки смеялись знакомые глаза. "Жарко, а что будет днем!". Влезли в трамвай, по хулигански, с передней площадки; промелькнули огороды, дачи, сады, пустыри, потянулись поля, перелески. Наконец, трамвай остановился. (Кольцo трамвая до войны было напротив Львовского дворца. – О.В.) Мы вышли на проселок, пересекли Петергофское шоссе и пошли вниз под гору между старых акаций. Две башенки сторожили вход в дубовую аллею, которая вела к морю. Мы шли вдоль заросшего лилиями канала, за ним парк, почти сплошь столетние липы, оттуда несся нестерпимый пьяный запах липового цвета и звук точно дрожь натянутой струны – это звенели пчелы над липами Стрельны. Я волновалась так, что у меня подкашивались ноги. Ни одной живой души, только столетние деревья, заросшие каналы, непомерно высокие неподвижные травы; мы шли все медленнее, медленнее, и вдруг налетел свежий ветер, дохнул в лицо солью, простором, еще миг -и спокойное, чуть дрожащее, еще закрытое утренним туманом, перед нами открылось море... Мы почти не разговаривали – от какой-то блаженной лени и отрешенности от всего "городского". Потом мы уже приезжали туда порознь и встречались после купанья на условленном месте "у грота с колодцем" (в Орловском парке – О.В.) и бродили по дорожкам и сидели в траве все с тем же ощущением блаженной отрешенности. С тех пор я точно закружилась. Каждое утро вскакивала и повязывала голову сначала белым, потом красным платком, одевалась босоногой оборванкой и ехала в Стрельну. Иногда мы встречались у трамвая, шли бродить по парку, в такие прогулки обошли все: были у церкви (на месте которой установлен Поклонный Крест в 1995 г. – О.В.), у памятника графу Куруты, у готической дачи (готический дворец князя А. Ф. Орлова, сгорел во время войны – О.В.), в верхнем и нижнем парке, у пруда, у дворца, на острове, в гроте, в помпейской купальне. Вся Стрельна для меня живая, в каждой аллее возникает знакомый, милый облик. Чаще мы встречались уже после купания, у каждого из нас были свои камыши – мои были направо от дубовой аллеи, в устье речки, его – налево, к яхтклубному мысу. ...В парке были места, напоминающие ему Шахматово, там он шел тише, лицо смягчалось... У Александра Александровича была исключительная любовь к непроходимым трущобам. В Стрельне мы лезли в траву, ныряли в крапиву, в сырость... Сборным пунктом в половине пятого (последний трамвай шел в половине шестого) было то место дороги между морем и каналом, где стоит большая лиственница. Иногда он запаздывал, и я одна шла в гору по дубовой аллее, а с другой стороны неслось: "Евгения Федоровна! Подождите!"... От Нарвской заставы мы возвращались на Офицерскую... самым длинным путем, заходили всюду – на Канонерский остров, на Лоцманскую, Мясную, Новгородскую, Псковскую улицы, в какие-то неведомые переулки, на Галерный остров, Я тоже в ту пору была ходоком неутомимым... У меня сохранилось семь книг с дарственными надписями Блока – каждая в память о чем-нибудь. Но самая дорогая мне надпись (на книге "За гранью прошлых дней") сделана в августе 1920 года и гласит: "Евгении Книпович. В лето Стрельны. Август 1920 года. Александр Блок". В тяжелую зиму 1920 – 1921 года все мрачнее становился Александр Александрович. Он не жаловался на здоровье, и раз только в течение этой длинной зимы "сделалась у него какая-то подозрительная боль в области сердца". В середине апреля начались первые симптомы болезни. Блок чувствовал общую слабость и сильную боль в руках и ногах. Настроение у него в это время было ужасное. В мае Блок уехал в Москву и вернувшись, смертельно заболел. За два месяца до смерти, в начале июня, Блоку страшно захотелось к морю, в Стрельну. Ходил он тогда с трудом: взял палку и кое-как добрался до трамвая. У моря было очень хорошо и тихо в тот день. Он долго так сидел один. "Саша тогда прощался со всем, что любил", – скажет позже Евгений Иванов. Назад трамвай возвращался по пустынным улицам любимого, до боли знакомого, исхоженного вдоль и поперек города, который зарастал травой и дичал. Блок вернулся на Офицерскую и слег... Через два месяца страданий Александра Александровича Блока не стало. Сердце поэта перестало биться утром 7 августа 1921 года. Похоронили Блока на смоленском кладбище. При подходе к воротам вдруг зазвонили колокола на кладбищенской церкви. Оказалось, в этот день отмечался престольный праздник храма – День Смоленской иконы Божией Матери "Одигидрия". Положили Александра Блока под старым кленом, на семейном, Бекетовском участке, и поставили белый высокий крест. Признание пришло позже. Спустя 20 лет, было принято решение о переносе праха поэта и его родственников в музей-некрополь Литературные мостки. Была выбрана дата перезахоронения – 22 июня 1941 года... 20 лет назад – 25 ноября 1980 года, в доме где прожил поэт свои последние 9 лет и умер, открылся музей-квартира Александра Блока (ул. Декабристов 57). В настоящее время все пригородные места сильно, до неузнаваемости, изменились. Одно застроено, другое поглощено городом, третье -попросту утрачено. Только в Стрельне сохранились: дубовая аллея, ведущая к морю, заросшие лилиями каналы громадного, так же пустынного парка с пьянящим запахом липового цвета, так же неожиданно открывается море, поражающее после городской суеты своим простором, красотой и воздухом. Сохранились и камыши у яхтклубовского мыса, где Блок переодевался для купания с морского стрельнинского мола. Откуда попрежнему открывается прекрасный вид на море, город, Лах-ту, Кронштадт, южный берег Финского залива. Сохранился и грот с готическим колодцем в Орловском парке – место встреч, и много других памятных блоковских мест. На месте храма Преображения Господня по инициативе Общества ревнителей истории Стрельны в 1995 году установлен Памятный Крест, рядом видны развалины склепа графа Куруты. В начале стрелънинской дамбы, у часовни Св. Николая Чудотворца, в память о безвинно расстреляных в 1918 году, установлен в 1999 году Поклонный Крест. И сюда, в Стрельну, можно также приехать на трамвае (только не от Нарвских ворот, а от Автово) или на электричке с Балтийского вокзала и погрузиться в "заколдованную страну" Александра Блока – морскую Стрельну. 7 августа 1999 года, в день памяти Александра Блока, в музее "Морская Стрельна", расположенном на морской дамбе, где так любил купаться и созерцать водную стихию поэт, и "начинал опять оживать, и надеятся на что-то, чего не было очень давно", открылась экспозиция, посвященная 80-летию открытия Александром Блоком "Заколдованной страны" – морской Стрельны.
Ответов - 2
Denis: Олег Вареник «Заколдованная страна» Коломна, № 22, август 1999
Анатолий: Спасибо
полная версия страницы